Иллюстратор — Навэль Баркат
Редактор — Анастасия Бондаренко
*Рассказ содержит нецензурную лексику
Так уж повелось, что при запахе молока я впадаю в панику и начинаю декламировать не свои стихи не своим голосам.
Для того чтобы побороть этот тяготящий меня недуг, я решил устроиться на завод по снятию молочных пенок. И вот четырнадцатого марта, тщательно вымыв руки, побрившись и надев заранее прокипяченную одежду, в семь пятнадцать утра я сел в трамвай.
Трамвай показался мне каким-то расстроенным, а, так как сам я был в приподнятом настроении и с приподнятым накрахмаленным воротничком, я посчитал своим долгом приободрить своей историей еще и трамвай:
— Вот… На новую работу еду, — сказал я стеснительно.
На этом, собственно, я хотел закончить свой рассказ, но вдруг почувствовал порыв такой волнующий и интригующий, что остановился только через минут пятнадцать.
— Иди на хуй, — сказал мне трамвай, тоже остановился и вышвырнул меня за мой накрахмаленный прямо в лужу.
Я бы, конечно, поделился с вами всеми теми чувствами, что испытал, лежа в этой самой луже, но боюсь, что не остановиться мне и через двадцать минут, а рабочий день никто не отменял.
Лужа сказала мне, что я свинья. Я не стал ей говорить, что я вовсе не свинья, а снимальщик молочных пенок, но пропуска на завод у меня еще не было, — обещали в первый рабочий день на вахте выдать. А так, и вправду, кто тебя без пропуска разберет: свинья ты или не свинья.
В общем, уже немного усомнившийся в своей природе, грязный и с упавшим воротничком, во избежание в дальнейшем неразберих, связанных с самоопределением, я решил вызвать такси, тем более что их девиз прочно засел у меня в голове: «Такси “Си-си” не подведет: куда вам надо — отвезет!» Такси пребывало в хорошем настроении и всю дорогу рассказывало мне про свою юность. Я же, в свою очередь, твердо решил сохранять молчание. Мне почему-то показалось, что, если я и в самом деле свинья, у такси на мой счет могут возникнуть какие-нибудь предрассудки.
И вот уже подъезжая к заводу, случилось следующее: мне в нос с размаху ударил запах молока трехпроцентного. Тут я, конечно, не выдержал: вскочил грязными ботинками на сиденье, взмахнул руками и начал делать то, что делаю обычно в таких случаях, — читать стих.
Но вскоре стих. Вы бы сделали тоже самое на моем месте, если бы вас резко схватили за шиворот.
— Ах, ты свинья! — закричало на меня такси. — Ты посмотри, а! Ну, свинья же! — вот так оно расстроилось, что я сиденья ему испачкал.
Я попытался оправдаться, мол паника у меня при запахе молока, но, то ли такси было глуховатым, то ли слова мои из-за тряски теряли свой вес, в итоге я опять очутился на земле, услышал, что я свинья, и сделал для себя вывод: свинофобы — довольно несносные особи.
Долго рассуждать над этим умозаключением я себе позволить не мог: до начала рабочего дня оставались считанные минуты, и я бегом бросился на проходную, по дороге задаваясь вопросом, кто же я. Из моих раздумий меня вытянул чей-то голос:
— Ты кто? — услышал я на вахте и сразу почуял неладное, но, будучи человеком честным, врать не стал:
— Свинья, — незамедлительно ответил я.
— Свиней не берем — приказ начальства. Обратитесь в бюро трудоустройства.
И только я открыл рот, чтобы все объяснить, но вместо этого начал визжать.
Но так как по природе своей я был не только свиньей, но еще и оптимистом, я вдохнул что есть мочи молочный запах, вскинул копыта и под попутный ветер и собственный визг бросился в город сфинофобов с одной единственной целью — нести поэзию в массы…